Темная ночь. Лежу в больнице в одноместной платной палате. Проблема с ногой, поэтому передвигаюсь в инвалидной коляске. Проснулся от того, что хочется мне писать. Делать нечего, встаю и медленно двигаюсь в сторону туалета, который находится в моей палате.
Но моим радужным надеждам легко и комфортно пописать не суждено было сбыться. Замок двери в туалет заклинило, и открыть его мне не удается. Полный мрачных предчувствий, сажусь в инвалидную коляску и выкатываюсь в коридор отделения.
Темная ночь, только что-то свистит за окном. Медсестра спит, где — непонятно. Общего туалета, как выяснилось, в отделении нет. Торжественно и не спеша, как на параде, выкатываюсь из отделения.
Времени на раздумье уже фактически нет, поэтому в поиске отдохновения вкатываюсь в другое отделение. И вижу там надпись «Туалет». Оттуда выходит женщина в распахнутом халате без бюстгальтера. Н моей радости нет предела не поэтому. Хотя, при виде меня ее глаза становятся круглыми, и она запахивает халат. Но мне на это плевать. Я рвусь к поставленной цели…
— Ку-уда? — раздается за моей спиной разгневанный голос медсестры с внешностью бойца без правил.
— Я лечусь в этом отделении, вчера поступил. И мне приспичило…
— Ах, ты в наше гинекологическое отделение вчера поступил? Причем сразу в инвалидной коляске? Что ж ты сразу-то не сказал, конек-горбунок ты наш? Вот маньяки сексуальные совсем обнаглели. Открыто в гинекологическое отделение прут, и сразу в туалет…
… Никогда бы не  подумал, что в инвалидной коляске можно ехать так быстро. Просто мчаться, как мчится поезд в одноименном романсе.
А, тем временем, писать хочется нестерпимо. В коридоре между палатами курят два мужика алкогольного вида. Третий гасит окурок в кадке с пальмой.
Заезжаю за пальму и начинаю ссать в кадку, прямо на торчащие из земли окурки. Что стало театральным выражением целеустремленного рывка. Впрочем, мелкие детали не могут встать на пути больших амбиций. Тропарь (некто) «воскресе из мертвых, смертию смерть поправ»…
— Мужик, ты что куришь?
— «Герцеговину Флор», — отвечаю я, испытывая при этом чувство глубочайшего внутреннего удовлетворения. 
— То-то я смотрю — запах ядрёный. А чего за пальму спрятался? Нас, что ли угостить не хочешь? Ты что, жид?
В прошлом по разным поводам я уже неоднократно писал об изящной словесности великого русского языка. Но здесь я превзошел самого себя. Кукла Лена может мной гордиться.
— Не, ну ты понял? Сам инвалид, а нас уважить не желает. А ну, вылазь из-под дерева, немощный. — И из-за кадки появляется мужичок, синий от выпитого и пережитого. Вслед за ним выплывает еще один такой же, только зелёный.
— Земля (ארץ) в каббале значит желание (רצון), — объясняю я из-под пальмы несколько озадаченным разноцветным собравшимся свою мысль, — А Иерусалим (ירושלים) — совершенный, цельный город (עיר שלם), построенный на трепете (יראה) — страхе.
— Не по-онял, — грозно констатировал зелёный. — Ну я же говорил: «Жид»! А ненависть к евреям есть признак благочестия и крепости веры…
— Да чего ж тут непонятного? — прерываю я его, — Аргумент у меня есть почти научный — сейчас дам костылем по еъбъалу. Сначала по синему, потом по зеленому.
Костыль — он и есть костыль. Но полицию вызывать не стали, так как я показал свой израильский паспорт. То есть в полицию сгоряча позвонили, но там сказали, что на такой вызов они не поедут. Тогда пытались прочитать мой израильский паспорт задом наперед. Так и не прочитали, но следующее утро меня просто выписали. Хотя пострадавшие от костыля больные циррозом печени требовали вызова ФСБ и национальной гвардии.
— Растоптал своей больной ногой все просветительские идеалы Европы, — констатировала кукла Лена, толкая впереди себя инвалидную коляску со мной, — Это тебя Израиль испортил. Совсем там страх потерял, обормот. Погром — значит погром. А ты своим костылем покусился на святое, на устои извечные.

Евреи так себя вести не должны.
— Кому мы это не должны, кукла Лена? В этом смысле мы как раз должны очень многим.
Ругала меня она неискренне. И пациенты и коллектив отделения, где я так недолго лечил больную ногу в платной палате, смотрели на нее с большим уважением.
По их словам, я был в таком состоянии, что, глядя на меня, женщины падали в обморок, а мужчины и попугаи теряли дар речи. А на пальме дыбом встали листья.
Что, якобы, въезжая на инвалидной коляске в гинекологическое отделение я, размахивая костылем, кричал «На Белград!» и «Руки прочь от Надежды Савченко!».
А потом мирно куривших под пальмой больных с циррозом печени я бил костылем с криком «Некролог — это особый литературный жанр. Как и донос» и «Костыль — оружия пролетариата», а так же יםמשוגע םויג אַלע ,ינבעלידן אידן אַלע, «але идн инвалиден, але гоим — мешугоим». Что в переводе с идиш означает «Все евреи инвалиды, а все неевреи — ненормальные».
Как впоследствии выяснилось, от слов «Костыль» и «Некролог», у одного из курящих под пальмой на следующий день развилась Белая Горячка. Так что на счет сумасшедших неевреев я оказался прав.
По словам охваченного Белой Горячкой, у него по палате всю ночь летали маленькие черные жидо-масоны в инвалидных колясках с крыльями и с малюсенькими, но острыми костылями. И зловеще хохотали, помахивая пейсами под шляпой.
А сама пальма, при которой состоялось побоище, и это могут подтвердить все, на следующий день остро пахла табаком «Герцеговина Флор» и, почему-то, мочой.
За то, что я домогался пациенток гинекологического отделения, а потом устроил мордобой — кукла Лена меня не осуждала.
То, что произошло в реальности, по ее мнению, никак не увязывается в её воображении со сценой, живо описанной мной. Но такое, увы, случается не впервые. И она к этому уже привыкла.
Опять же выпивший был крепко, да и нога болела — вот и не сдержался, Понятное дело — представитель Малых народ Севера, потомственный оленевод, рос в тундре, воспитывался под северным сиянием. «Мужик», одним словом. Кормилец.
А «проблема русской мафии» в Израиле тут не причем. Это проблема была искусственно создана политиками, израильскими спецслужбами, известными своими происками, и тамошней полицией. Первыми для того, чтобы не допустить «русских» к власти. Вторыми для увеличения бюджета на нужды правоохранителей.
Что же касается возлюбленного куклой Леной Санитара (то есть меня), то в быту я человек тишайший. Муху не обидит даже словом. Хотя и разговорчив.
Да, действительно, наша соседка старая коммунистка называет его за глаза «Сексуальным маньяком». Наверное, в чем-то она права. Но к мафии, тем более русской, он отношения не имеет никакого.
Что же касается криков «На Белград» и мастерским владением боевым костылем — так это все от того, что этот жидо-масон поклонник системы рукопашного боя, созданной бравым солдатом Швейком еще во время Первой мировой войны.
Что же касается его посещения гинекологического отделения, где он был принят с большими почестями — то это был обычный в таких случаях визит вежливости. Именно поэтому, кстати, его инвалидная коляска была украшена полевыми цветами (ромашками и ландышами).
А все, что говорят по поводу этого визита больные циррозом печени завистники — это просто абсурд. Такой же абсурд, как предложение на Красной площади снести Мавзолей и на его месте построить мечеть или даже синагогу.
Но кукла Лена настолько возмущена этими гнусными инсинуациями, что ей просто неприятно это слушать. Она их с негодованием отвергает.