Приведя примеры того, как пространственная идентичность зависит от социального хронотопа, укажем также на случаи его влияния на темпоральную идентичность исторического субъекта. Критерием этого влияния будет, так же как и в случае с городским пространством, социальная маркировка. Только индикаторами будут уже не обозначения, опирающиеся на оппозиции центр-периферия, власть-подчинение, богатство-бедность (ибо именно они объясняют причины разделения и распределения пространства), а показатели, указывающие в основном на идею, господствующую в обществе в это время. Возьмём, например, эллинский хронотоп - древнегреческую модель организации времени-пространства. Будучи принятым – точнее, насаждённым, но не отторгнутым - в обществах Востока, он породил там то время, которое мы сейчас обозначаем, как эпоху эллинизма. Заметим, что терминам «эллинизм», «эллинистическое искусство», «эллинистические государства» и т.д. около двухсот лет, хотя все они обозначают события, которые происходили в период с IV по I вв до н.э.

В такой маркировке, помимо темпоральной составляющей присутствует и телеологическая (точнее квазителеологическая, поскольку телеологическое содержание было приписано позднее) компонента, указывающая на цель развития поименованного субъекта. Но «эллинизм» - далеко не единственная темпоральная и телеологическая маркировка исторического субъекта, произошедшая a posteriori: наименование «Ренессанс» тоже «возникло» после исчезновения феномена - через 400-600 лет после того времени, которое нам сейчас известно как эпоха Возрождения. Впрочем, бывают и синхронные маркировки таких событий, которые качественно преобразуют общество. Например, все революционные события – будь то революции во Франции, России или других странах – если они действительно резко изменяют идентификационные качества субъекта, - замечаются современниками сразу и получают (иногда вместе с субъектом) соответствующие темпоральные характеристики. Например, конец «Июльской монархии» во Франции положила «революция 1848 года». А в России «Временное правительство» пало в результате «Октябрьской революции».

Продолжая рассуждать по поводу хронотопов, заметим, что для любого субъекта время проявляет себя через пространство. Лишь изменение пространства даёт субъекту возможность вводить категорию времени. Вот несколько простейших примеров. Понятия сезонов и месяцев связаны для нас с климатическими изменениями пространства и различиями в пространственном расположении звёзд на небе; понятия дней – с изменением положения Земли относительно Солнца; понятия часов и минут – либо также с положением относительно Солнца, либо с пространственными изменениями на циферблате. Известно много случаев, когда сведение к минимуму восприятия большинства изменений пространства (в результате пребывания в пещере или депривационной камере) приводило к почти полной утрате временных ориентиров. Из этого следует, что восприятие субъекта находится в прямой связи с особенностями изменения окружающего пространства. Если оно изменяется более или менее устойчиво, возникает представление об определённой направленности времени (как это было у римлян), если развитию социального пространства присущи упадки и возрождения, то время может восприниматься как цикл или череда циклов, включённых друг в друга (как у древних индусов).

Заметим, что усложнение социального пространства влечёт за собой и усложнение представлений о времени, как способа его измерения. К примеру, в ХХ веке, когда социальное пространство всё больше и больше включает в себя элементов пространств макро- и микромира, речь заходит не только о множественности способов временного измерения, но и о возможности «одновременного» существования в разных, прежде всего, «физических временах». В частности, Р.Пенроуз утверждает о возможности существовании семи разнонаправленных стрел времени, которые связаны с распадом К-мезона, квантомеханическими наблюдениями, общим ростом энтропии, запаздыванием излучения, психологическим временем, расширением Вселенной и соотношением чёрных и белых дыр. Нас подобное расхождение может интересовать лишь в общетеоретическом отношении, но на вероятную причину подобных расхождений мы, всё же, рискнём указать. На наш взгляд, природа расхождений заключается в пространственных различиях. Поясним это на примере рассмотрения одной из сторон пространственных взаимодействий. Опыт социального развития, существующий к настоящему времени, показывает нам, что чем более единым становится социальное пространство, тем более единым становится и темпоральный способ его измерения. К концу ХХ века практически все исторические субъекты почувствовали, насколько хронологически зависимы они друг от друга (мы имеем в виду возможность компьютерного сбоя по всему миру в связи с переходом человечества в новое тысячелетие). Из этого следует, что чем обширнее становится социальное пространство и и чем полнее оно втягивает в себя иные виды пространства, тем универсальнее становятся способы его измерения и времена «синхронизируются».

В этом смысле время относится тем универсалиям, которые, согласно Аквинату, возникают post rem (после вещи), то есть после того, как возникшие предметы образуют вещное пространство. И потому представление о социальном времени, как об индикаторе, возникает и изменяется вместе с соответствующими проявлениями социального пространства. Что касается проявлений социального пространства, то его можно свести к трём-четырём основным фазам. Вначале оно возникает

как потенция, энтелехия и затем реальность. И так продолжается до тех пор, пока его развитие не будет прервано, войдя в конфликт с другим пространством (социальным или природным). Соответственно и время, сначала свёрнуто в рамках социального окна, затем маркирует актуализацию социального пространства и, далее зависит возникновения новых окон или поглощения прежнего пространства другим.

Если пространство не меняется (точнее не воспринимается его создателями как меняющееся), то и время считается «застывшим». Таким образом, только изменение пространства (внешнее или внутреннее) даёт субъекту точку отсчёта времени. И оно же, наряду с особенностями человеческого развития определяет направленность времени. В этом смысле мы можем воспринимать направленность времени как субъектный произвол. Ибо, различают ли время за пределами нашего социума, а если различают, то как воспринимают, мы пока знать не можем. В последнее время получили распространение гипотезы о том, что время может иметь разную направленность. Нас в данном случае подобные предположения могут заинтересовать тем, что они противоречат традиционному способу анализа социальных субъектов. Ибо существующие способы идентификации исторических субъектов, а также прогнозы их дальнейшего развития основаны на т.н. «стреле времени», предполагающей уникальность (единственность) прошлого. Но способны ли мы, опираясь на гипотетическую возможность разнонаправленности или даже обратимости времени, извлечь что-либо полезное для идентификационной характеристики исторических субъектов? На наш взгляд нет.

Мысленный эксперимент на эту тему как-то предложил Н.Винер. Он представил как некое разумное существо, время которого имеет противоположную по отношению к нам направленность, посылает нам сигнал. В случае, если бы мы были в состоянии уловить этот сигнал, мы бы восприняли его в обратном порядке. А потому то, что являлось бы для нашего респондента причиной, для нас бы явилось следствием. И наоборот. Посему договориться бы не удалось. Если продолжать размышления на эту тему и допустить существование существ, у которых время в принципе не пересекается с нашим (то есть мы находимся в разных пространствах), то о взаимной идентификации вообще не может идти никакой речи.

Но возвратимся к социальным особенностям восприятия времени. С одной стороны, пространство, в котором мы некогда появились, задало нам те ориентиры, которые были в дальнейшем использованы для выработки представлений о времени и его характеристиках. Если отвлечься от утверждений, что представления о пространстве и времени являются врождёнными характеристиками и не рассуждать в этой связи о прачеловеке и его предках, а сосредоточиться на деятельности человека в узкосоциальном смысле, когда совокупность разумных людей (homo sapiens) уже могла совершенно осмысленно соотносить свою деятельность с особенностями вмещающего их пространства, то, как справедливо писали многие антропологи, наблюдаемая homo sapiens регулярность изменений, связанных с движением Земли и других космических тел относительно друг-друга (Солнца, Луны и др.) задала размерность, которая стала использоваться людьми в качестве одного из основных критериев пространственных изменений. В дальнейшем на этой основе, по мере востребованности, были созданы более мелкие единицы вплоть до миллионной и более доли секунды. Да и сами способы измерения времени становились всё более изощрёнными. В частности, на парижской конференции по мерам и весам (1964 г) за эталон секунды было признано 9 192 631 770 колебания генератора, вызванных пространственными перемещениями атомов цезия.

В связи с особенностями восприятия времени можно вспомнить об известном предположении, что время является незаконорождённым понятием, возникшим в результате появления в сознание идеи пространства. Нам не слишком близка эта мысль, так как мы полагаем, что идея о временной размерности генетически связана с представлениями человека о пространственных изменениях. Иначе говоря: от фиксации изменений пространства, породившей идею времени, человек перешёл к идее движения в пространстве. В связи с этим у него возникла мысль и о движении времени. И потому вряд ли стоит говорить о незаконнорождённости этого понятия. Но, ассоциация движения со временем привела к вопросу о том, куда может двигаться время?

Самовосприятие человека устроено таким образом, что он, вне зависимости от направленности движения (в т.ч.вверх и вниз) по большей части ощущает, что движется вперёд. Это связано с особенностью расположения его зрительных органов. В силу этого, рассуждая по аналогии с собой, он предположил, что и время движется вперёд. Но правильное чередование времён года, а также практика существования в трёхмерном мире показывала человеку, что движение вперёд не исключает возвращения к прежнему состоянию или объекту. Видимо, нередки были случаи, когда человек, двигаясь, как ему казалось только вперёд, приходил в исходную точку. Или мореплаватели, плывя по возможности прямо, полностью огибали острова и т.п. Подобные явления могли порождать циклические представления о времени, которые затем в некоторых обществах были заменены на волнообразные концепции, финалистские и др.

В начале ХХ века получила широкое распространение темпоральная концепция развития общества «по спирали». В конце ХХ века в моду вошло «разгибание» спирали. Излишне говорить, что все эти темпоральные описания имели важное отношение к проблеме идентичности исторического субъекта. Ибо они задавали ему ориентиры, согласно которым он определял своё положение по отношению к настоящему и будущему. На волне интереса к ориентирам во Франции появилась даже новая историческая школа (Анналов), обратившая достаточно пристальное внимание на проблему идентичности субъектов. Первые «анналисты» сгоряча провозгласили лозунг «тотальности» истории, что должно было привести к интерпретации исторического континуума если не в его предельной пространственной полноте, то с максимально возможным учётом всех внутренних и внешних связей субъекта. Но на деле вышло иначе. Большинство представителей этой школы, понимая невозможность охватить необъятное, принялись за эскизные наброски, в которых притязание на всесторонний анализ исторических субъектов, «уравновешивалось» популярным описанием наиболее значительных явлений и процессов.

Методологические притязания анналистов в каком-то смысле спас Ф.Бродель. Стремясь не выходить за пределы методологии «анналистов», он стал рассматривать исторические субъекты в концептуально новых пространственно-временных границах. Наиболее отчётливо это проявилось в его исследовании квазиавтономной торговли России в XVI-XVIII вв, экономики Венеции XV в, Антверпена-Амстердама XVI-XVII вв и др. Следующий шаг в методологическом аспекте пытался сделать М.Фуко, который, воодушевившись идеей членения социального пространства, стал везде искать прерывности, считая их наиболее надёжными идентифицирующими факторами. Но эту попытку вряд ли можно считать успешной, поскольку суетливое стремление чуть ли не в каждом социальном феномене видеть конец одного процесса и начало другого ведёт к тому бессмысленному умножению сущностей, об опасности которого предупреждал Оккам. В силу этого броделевская мысль о том, что при исследовании социального пространства следует обращать основное внимание на периоды большой протяжённости, кажется нам значительно более продуктивной.

Поэтому, пытаясь дать ответ относительно обстоятельств, которые приводят к переходу к другой пространственно-временной парадигме (т.е. перехода от одного социального хронотопа к другому), скажем следующее. Нам представляется, что для исследования процессов перехода исторического субъекта от одного социального хронотопа к другому, целесообразно ввести понятие социального окна [эвентуальных^{возможностей], приоткрывающего для общества в зависимости от состояния среды возможность перехода в иной социальный континуум. Иными словами: социальным окном называется интервал пространственных состояний, в пределах которого вероятность радикальных изменений социального пространства максимальна. Или, точнее, уникальное состояние структуры социального пространства, допускающее резкое или даже скачкообразное изменение структуры за счёт перераспределения и замещения значений структурных элементов и связей между ними}

В этой парадигме социальное окно будет являть собой тот самый переход, посредством которого социальный хронотоп из предмета преимущественно эпистемологического рассмотрения (предлагаемый хронотоп) переходит в новое состояние, имеющее в основном онтологический статус (реализуемый хронотоп). Кроме того мы видим определённые перспективы и для введения другого понятия - пространства социальных возможностей, которое с течением времени меняется, так как, будучи мыслительным конструктом, напрямую зависит от коллективных представлений той или иной эпохи. То есть тем, что И.Кант называл трансцендентным, ноуменом (noumena) и интеллигибельным (intelligibilia).

В этом смысле нам близка мысль И.Р.Пригожина о том, что время не только конструируется в каждый данный момент, но и может находиться в зависимости от решений, принимаемых социумом. Правда, в отличие от автора, мы склонны истолковывать её не в отношении физических процессов, где возможность влияния на них человека крайне невелика, а в социальном смысле и при условии неразрывной связи и зависимости времени от пространства. А также уточнив, что, возможно, время и «конструируется» каждый день, но далеко не каждый день этот конструкт способен проявить себя в качестве одного из решающих обстоятельств. Или, говоря иначе, полагая пространство основополагающей субстанцией, оказывающей сильнейшее воздействие на исторический субъект, мы, в отличие от геополитиков, считаем, что оно способно оказывать воздействие на его идентичность только в том случае, если это социально освоенное или же социально преобразованное пространство. То есть, представляет из себя объект, который преобразован в соответствии с ценностями некоего общества или которому приписывают определённые ценности. В этих случаях результат его воздействия на исторический субъект если и не обладает «зеркальным эффектом», то даёт нечто весьма на него похожее.

А поскольку время, мы считаем не атрибутом пространства, а одним из способов его измерения, постольку и социальное время является одним из весьма значимых способов измерения социального пространства, ибо без него идентификация того или иного субъекта будет не полной. Поэтому, идентифицируя тот или иной исторический субъект по пространственным параметрам, мы по необходимости должны учитывать его темпоральную индикацию (например, «Дания XI века»). Из этого мы выводим два заключения. Первое состоит в том, что использование контаминации «хронотоп» в качестве термина, указывающего на основные показатели, которые мы применяем при определении идентичности, является вполне оправданным. Суть второго заключается в том, что благодаря способу темпорального измерения взаимовлияния и взаимопроникновения ментального и социального пространств, мы можем дать ещё одно определение идентичности исторического субъекта. Согласно ему, идентичность может рассматриваться также как способ связи ментальных и социальных пространств, направленный на оправдание существования исторического субъекта. В этой парадигме назначение идентичности заключается в том, чтобы придать смысл перехода исторического субъекта от одного социального пространства к другому, показывая при этом, что сам субъект по-прежнему сохраняет свои основные качественные характеристики.

Подробнее: Шабага А.В. Исторический субъект в поисках своего Я. - М.: РУДН, 2009. - 524 с.

Read Full Article